ДА БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?!
ИРИНА САМАХОВА
Страсбургский
правозащитный суд наверняка
намается с этим делом из России:
трудновато будет европейцам
понять, как можно было приговорить
к ссылке трехлетнего ребенка, а
теперь в судебном порядке
отказывать этому человеку в праве
на статус репрессированного и
компенсацию ущерба.
- У меня
незаконно отняли все –
свободу, родителей, имущество,
даже родовую фамилию и дату
рождения, а теперь суды всех
уровней, включая
Конституционный, заняты только
тем, чтобы защитить от меня
государство – сокрушается
новосибирский пенсионер
Георгий Носиков.
Недавно этот
человек доказал в суде, что
никакой он не Носиков, а
Тайлаков, и даже сгоряча
получил новый паспорт, но потом
был вынужден отступить на
прежние позиции – ведь Егор
Тайлаков, в отличие от Георгия
Носикова, никогда не учился, не
служил, не женился и не был
автором нескольких десятков
изобретений. Единственное, что
успел тот давний Егорка – это
“оказать сопротивление при
задержании”, когда в марте 1930
года несколько вооруженных
мужчин ворвались в дом
расстрелянного накануне
“врага народа” Михаила
Тайлакова, чтобы выполнить
приговор “тройки”
относительно его семьи –
конфисковать имущество и
отправить жену и детей в
ссылку. Малыш так громко вопил,
вцепившись в юбку матери, что
один из оперов схватил его и
сильно ударил о косяк.
- У меня тогда,
видно, отшибло память и
отнялись ноги – рассказывает
Носиков – Мать мне уже
взрослому рассказала об этом
эпизоде, а собственные
воспоминания детства
начинаются только в детском
доме на севере нынешней
Томской области - там меня
поначалу таскали на руках или
возили на санках. Я не знал,
откуда я и где мои родители. Мне
сменили фамилию и дату
рождения (сделали на два года
моложе), чтобы оборвать все
связи с прошлым. Мама была
недалеко, на территории
соседней комендатуры, но нас
разлучили на долгих 14 лет – как
я понимаю, специально для того,
чтобы больной ребенок не мешал
молодой женщине “ударно
трудиться” на нарымском
лесоповале.
Тяжелое увечье
не освобождало воспитанника
режимного детского учреждения
ГУЛАГа от обязательного труда.
Малыш, сидя в темном углу,
сортировал прутья для плетения
корзин. Если бросишь работу,
заплачешь – можно остаться без
еды, а то и угодить в карцер.
Позднее, когда мальчик встал на
ноги, “трудовое
перевоспитание” стало более
интенсивным. К примеру, дневной
нормой для десятилетних детей
был кубометр нарубленных и
уложенных в поленицу дров. В
конце концов подросток Носиков
надорвался на раскорчевке леса
и перенес две тяжелые операции.
ГУЛАГ, как
известно, был высокорентабельным
сектором советской экономики. Его
пленники, в том числе и дети,
содержали не только самих себя, но и
своих тюремщиков, а в немалой
степени и все государство.
… Сегодняшние
российские судьи представляют дело
иначе. Из решения Центрального
районного суда города Новосибирска
от 17.05.1996г.:
“ …Статьей 1-1
Закона РФ “О реабилитации жертв
политических репрессий” в
редакции 11.10.1995 года предусмотрено,
что считать подвергшимися
политическим репрессиям и
подлежащими реабилитации следует
только тех детей, которые
находились вместе с родителями в
местах лишения свободы, в ссылке,
высылке, на спецпоселении. Судом же
было установлено, что Носиков Г.М.
находился на воспитании в детском
доме. Статус воспитанника детского
дома давал право заявителю не
только на государственное
обеспечение, но и на образование.
Ссылки заявителя на плохое
обеспечение, нужду, грубость со
стороны воспитателей, строгие
порядки и ограждение детского дома
забором, как на признаки мест
лишения свободы, суд расценивает
критически, поскольку все
учебно-воспитательные учреждения
имеют свою территорию, а период
времени с 1930 по 1944 годы был сложным
по всей стране, так как это были
военные годы, с нуждой и лишениями,
нехваткой продовольствия и одежды
повсеместно, которые коснулись и
детских домов.”
С этим мнением
солидаризовались суды всех
последующих инстанций, включая
Верховный. Один Носиков не может
согласиться с тем, что государство,
оказывается, не репрессировало его
ребенком за кампанию с родителями,
а, наоборот, проявляло о нем
неустанную заботу.
- Исправительные
учреждения Сиблага ОГПУ,
цинично называемые детскими
домами, не нуждались в колючей
проволоке и специальной
охране, потому что строились,
как правило, вдали от
человеческого жилья, среди
непроходимой тайги и болот. –
рассказывает Носиков – Если
это были не режимные заведения
, то почему же вместе с нами там
находились малолетние
уголовники, насаждавшие среди
детей жестокие тюремные
обычаи? Да, начальное
образование было обязательным,
но сводилось оно, в основном, к
отупляющей идеологической
обработке. Когда в 1940 году в наш
детский дом привезли ребят из
Прибалтики, многие из которых
были из семей дворян и
священнослужителей, мои
товарищи по несчастью
набросились на новичков, как
стая волчат, движимые яростной
“классовой ненавистью”. Я -то
жалел прибалтов и даже
подружился с сыном викария
Ансо Тихоне. Если он жив сейчас,
то наверняка окружен всеобщим
уважением и получил законную
компенсацию за свои страдания,
а мне в своей стране уготована
участь вечного сутяжника.
К сожалению, ни к
какому судебному делу не пришьешь
реальный эпизод из жизни Георгия
Носикова, который можно было бы
назвать “Побег из тюрьмы в
тюрьму”.
… В начале 1942 года
Тоинский детский дом, где находился
Носиков, был передан для размещения
детей из блокадного Ленинграда.
Прежних, социально ущербных
воспитанников, срочно переправили
дальше на север, в Бочарский
детский дом Сиблага ОГПУ. Там
порядки были еще более суровыми, и
Георгий решил бежать. Куда? Обратно
в Тоинский детдом, ведь другого
мира паренек попросту не знал.
Несколько месяцев он копил
украденные из умывальника обмылки
и с этим ценным грузом в начале мая
дал деру на 300 километров к югу. Идти
по дороге было нельзя, ведь
передвижения ссыльных жителей
Нарымского края строго
регламентировались, все
перекрестки и переправы находились
под контролем спецкомендатур.
Отловленным беглецам была одна
дорога – к зловещему Колпашевскому
Яру, откуда уже никто никогда не
возвращался. Юный Носиков
пробирался по тайге на некотором
расстоянии от трассы. В деревни
заходил только в сумерках, выбирая
стоящие на отшибе бедные домишки.
Жившие там одинокие старухи в обмен
на мыло давали мальчику еду и
ночлег. Он рассказывал женщинам то
немногое, что знал о себе. Позднее
слухи о беглеце и его приметах
каким-то чудом дошли до одной из
ссыльных сестер его матери, и ее
письмо в детдом впоследствии
помогло Георгию найти родных. А
пока он добрался-таки до Тоинского
детдома. Все лето ребята-блокадники
прятали и подкармливали
“нелегала”, но осенью его кто-то
выдал. Гоша расслабился в тепле под
кроватью одной из спален и не
услышал, как по коридору протопали
кованные сапоги конвоя. Вытащили
сонного, связали, бросили на
подводу и повезли, как было сказано,
в Колпашевскую тюрьму. Веревка была
слишком толстой по сравнению с
руками подростка, и он сумел
ослабить узлы и освободиться.
Дождался поворота, соскочил с
телеги и рванул через густые кусты.
Пришлось пробираться все те же 300
километров в обратную сторону, до
Бочарского детдома. Там, к счастью,
приняли беглеца и не стали строго
наказывать.
В 1944 году Георгий
Носиков был направлен в
Новосибирск, в ремесленное училище.
С трудом он отыскал мать, больную и
сломленную каторгой. Сумел
выучиться, стал замечательным
инженером-изобретателем. В
настоящее время бедствует, как и
большинство российских
пенсионеров.
- Государство
обирало меня всю жизнь –
считает Носиков. – Моя
интеллектуальная
собственность, давшая
колоссальный экономический
эффект, лично мне не принесла
даже минимального
благополучия. Жалкие
сбережения отняла реформа. На
месте родительского дома,
конфискованного в 1930 году, в
конце восьмидесятых построили
здание обкома партии, где
сейчас заседает областной
совет. Я же с семьей ючусь в
однокомнатной квартирке, по
сути предоставленной мне
президентом США Ричардом
Никсоном. Дело в том, что
однажды он должен был посетить
Новосибирск, и тогда в спешке
было решено снести несколько
бараков в центре города,
которые портили вид. Так мы
выбрались из гнилой
комнатушки, а если бы не Никсон,
жили бы там, наверное, до сих
пор.
После принятия
закона “О реабилитации жертв
политических репрессий” Георгий
Носиков без особых усилий получил
удостоверение репрессированного –
у исполнительных органов никаких
сомнений по поводу его статуса не
возникало. Его судебные
злоключения начались только после
того, как он поставил вопрос о
компенсации. Оказывается,
российскому суду предпочтительнее
усомниться в существовании
репрессированного мальчика, чем
заставить государство отдать ему
долги.
- Поначалу таким
как я вообще отказывали в праве
считаться репрессированными,
на том основании, что во время
массовых репрессий
законодательство СССР не
предусматривало уголовную
ответственность для
малолетних. – рассказывает
Носиков – Но вот в 1995 году
Конституционный суд
рассмотрел жалобу гражданки
З.Алешниковой, находившейся в
ссылке вместе с родителями, и
постановил, что дискриминация
репрессированных по возрасту
не соответствует
конституционному принципу
равенства граждан перед
законом. Конституционный суд
постановил: “…дети,
насильственно или вынужденно
помещенные в места заключения,
ссылки, высылки, спецпоселений,
т.е. в условия явного лишения
прав и свобод, в силу статьи 1
Закона РФ “О реабилитации
жертв политических репрессий”
должны быть признаны
репрессированными по
политическим мотивам со всеми
вытекающими отсюда
последствиями.” Казалось бы,
яснее не скажешь. Но в
исправленном законе осталась
формулировка “дети,
находившиеся в ссылке вместе с
родителями”. Я же оказался “в
условиях явного лишения прав и
свобод” без родителей, а
значит, по мнению районных,
областных и верховных судей, не
могу считаться
репрессированным.
Многократные
обращения Георгия Носикова в
Конституционный суд не дали
результата – суд не хочет
возвращаться к однажды
рассмотренному вопросу. Не
заинтересовала высшую
юридическую инстанцию и другая
проблема, поставленная
Носиковым: может ли считаться
конституционным
законодательное ограничение
на размер компенсации,
выплачиваемой
репрессированным?
Формулировка в тексте закона
“обеспечение посильной в
настоящее время компенсации
материального и морального
ущерба” уже привела к тому, что
пострадавшим от политических
репрессий перестали
выплачивать даже жалкие крохи.
Конституционный суд спокойно
закрывает на это глаза.
- Настоящий,
справедливый суд не должна
волновать финансовая
несостоятельность должника –
убежден Георгий Носиков –
Страсбургский суд по правам
человека наверняка вынесет
решение в мою пользу, а что
дальше делать с этой бумагой –
это уже исключительно моя
забота. Может, я завещаю ее
внукам или просто вывешу в
рамочке над кроватью. Деньги
мне, конечно, не помешали бы, но
еще важнее элементарная
справедливость.